Ночь была темна и полна если не ужасов, то очень к тому близко, шелеста, шёпота и вздохов - чуткий медвежий слух улавливал их все. Спать в человеческом теле удобно, но в зверином куда спокойней: животное прекрасно знало, что действительно происходит вокруг, когда мальчишка был, по меркам второго обличья, глух и слеп. Гетто никогда не умолкало до конца. В домах с окнами нараспашку шумно ворочались люди, кто-то еще бодрствовал в поздний час, за пару кварталов доносился густой смолистый дух костра. Снялась с места, шумно плеснув крыльями, сова.
Засопев, Кысь свернулся в клубок, не по-медвежьи оборачиваясь вокруг кома сброшенной одежды и пряча нос в лапах. Зверь нервничал. Сон не шёл.
Для ночевки он выбирал дома поплоше, куда точно не станет забредать благоразумный нелюдь. Покосившиеся лачуги с крохотными глухими комнатами, заброшенные каменные особняки, ветхие настолько, что сквозь решетчатую крышу видны звезды, а лестница проседает под ногами. От сегодняшнего здания и вовсе мало что осталось - один остов, голый камень двух этажей. На втором он и обосновался, довольно комфортно устроившись под выбитым окном в проходной комнате. Не сказать, чтобы Микк сталкивался за последний месяц со сколько-нибудь серьезными опасностями, но наставления знакомых перевертышей прекрасно помнил: ночью прятаться, на улицу не ногой. Регулярно пропадающие жители и отсутствие в резервации почти любой живности (съеденной, вестимо) геройства не прибавляли. Ну, как "не было живности" - были редкие птицы и крысы. Много крыс. Вот и сейчас он слышал цокот маленьких коготков по скверно мощеной дороге.
"И что они здесь жрут?" - с раздражением подумал мальчишка, - "Друг друга, что ли?".
Цок. Цок. Цок-цок-цок-цок!
Маленькие обитатели подвалов и сточных канав были явно чем-то напуганы и шустро уносили лапы от опасности. Опасности? На улицу был прекрасный обзор из окна, только голову поднять и выглянуть в проем. И медвежонок тут же высунул наружу любопытный нос, выясняя причину переполоха. Не сказать, что его сильно впечатлило увиденное - ну, мужчина. Незнакомый, высокий, странно одетый. К последнему Андерсон уже привык и внешнему виду жителей резервации не удивлялся, хотя чаще вида они были оборванного, а не богемного, как тут. Очевидной угрозы от прохожего пока не чувствовалось, но до конца доверять шестому чувству, полагал мальчишка, было как-то глупо. И он не придумал ничего умней, как перестать маячить в оконном проеме и лечь обратно рядом с горой одежды настолько тихо, насколько он-зверь был способен. Затаиться.
Кысь был уверен, что мужчина пройдет мимо, но сердце все равно предательски колотилось после рассказанных мелкими приятелями историй про голодные годы в гетто, бочки с солониной из человечины и отдельных гурманов, которые до сих пор не прочь были полакомиться нежным детским мясцом.
"Я грязный, жилистый и невкусный. И медведь. На такое сочетание не покусится даже самый завалящий маньяк."

Медвежонок прижался к  каменному полу, сон сдуло окончательно. Тревожно и с некоторым азартом он ловил доносящиеся с улицы звуки. Шаги приближались и раздавались совсем-совсем близко, почти вот внизу, в каких-то метрах двадцати. В двадцати, в десятке, еще чуть ближе, и еще-е... шорох одежды глушил дождь, но дыхание было уже различимо.
Микк чувствовал, как дыбится холка, невольно приподнимаются в легком оскале губы, морщится нос - у зверя страх всегда тесно связан со злостью, по-другому не бывает. Пока он благоразумно и тихо сидел наверху, затаившись, медведь требовал двигаться и если не лететь со всех лап в противоположном направлении, то действовать хоть как-то, но не лежать и не ждать, что будет дальше. Чем ближе слышались шаги, тем сильней внутри напрягалось животное. И сдерживать его было сложно, подсознание навязчиво подталкивало бестолкового хозяина передать контроль своей более сильной и по-своему разумной стороне, от которой здесь явно было бы больше пользы. Атаковать. Отпугнуть. Бежать. Хищник не анализирует, он действует.
Прошёл мимо.
Немного отпустило, и мальчишка тихо выдохнул сквозь сжатые зубы. Да так и параноиком стать недолго, если дрожать от каждого случайного прохожего. Лапы и правда были слабыми-слабыми и ощутимо тряслись, с головой выдавая только что пережитый страх.
"Мелкое позорище," - припечатал себя Кысь, снова осторожно выглядывая и проверяя, чист ли горизонт, - "Мелкое и трусливое."
"Горизонт" чист не был, далеко мужчина уйти не успел, прогулочным шагом удаляясь от логова перевертыша. Что-то продолжало в нём настораживать. Это не был припозднившийся пьяница, которых много вечером даже после комендантского часа ошивается на улицах. И на вора он тоже не тянул. Хотя, если учесть, как цепко он осматривает подворотни, будто что-то ищет... ай, да черт его разберет. Микк и хотел бы махнуть на прохожего рукой и устроиться досыпать до утра, но отчего-то было слишком любопытно. Вот бы проследить, что он собрался делать и куда идет.
Хотя вряд ли - да нет, совершенно точно нет, какое "вряд ли" - это безопасно, увязываться за сомнительными личностями в не менее сомнительном месте. Из него точно выйдет плохой шпион, а бесшумный всепроникающий ниндзя еще хуже: засекут, и там уже будет не до игр. Нет, пожалуй, ему будет лучше остаться здесь и не лезть в неприятности, в кои-то веки включив голову и умерив пыл. Совершенно точно. Не сказать, чтобы мальчишке действительно верилось в промышляющих в гетто людоедов, но все равно он чувствовал себя неуютно.
Окончательно решив побыть благоразумным юношей, Кысь последний раз высунул любопытный нос наружу, заинтересованно подался вперед и - чуть не нырнул вниз, неуклюже поскользнувшись на поехавшей и посыпавшейся на мостовую каменной крошке. Здание было старым, растрескавшийся материал шел трещинами и слоился под лапами. Мелкий щебень дробинками застучал по плитам. Конспирация вышла настолько провальной, что проще было бы помахать из просевшего проема флажком и выставить растяжку "здесь кто-то есть". Вжав голову в плечи, Микк неуверенно отступил назад, судорожно соображая, что делать дальше. Хватать вещи в зубы и драпать? Сделать вид, что оно само, и никто здесь ни при чем, оставшись? Еще и лапа саднила - сам того не заметив, он успел глубоко порезать жесткий мякиш о каменный скол. Царапина, но царапина неприятная. Досадливо оскалившись, медвежонок растер о пол стремительно набухающие темные капли.